Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы] - Андрей Мартьянов

— Я не понимаю, — жалобно сказал Гай. — Мессир Франческо, вы что, на стороне этих еретиков?

— Мне всегда хотелось быть на стороне Господа и справедливости, — несколько смущенно, однако решительно проговорил Франческо после затянувшегося молчания. — Знаю, необычно слышать такое от человека, чьи соотечественники повсюду славятся, как первейшие пройдохи и обманщики, но это так.

— Тогда тебе здорово не повезло, — с откровенно фальшивым сочувствием заявил Мак-Лауд. — Во-первых, если ты заикнешься вслух о подобных мыслях, к тебе тут же пристанет клеймо «подстрекатель» и «сочувствующий еретикам». Во-вторых, я знавал нескольких таких радетелей за справедливость — не самих, конечно, их учеников — и всякий раз повторялась одна и та же история. Сначала проповеди о мире и всеобщей любви, затем — банды разбойников, убивающих всех, кто не желает примыкать к ним или просто оказался на пути. Необязательно тратить десяток лет на протирание задницей скамеек в Сорбонне, чтобы понять простую вещь — помалкивай, пока тебя не спрашивают.

— Мессир Дугал, позвольте узнать: почему вы сами не следуете этому мудрому правилу? — с невинным видом отпарировал Франческо. Гай довольно хмыкнул, Мак-Лауд открыл и закрыл рот, не находя достойного ответа, и, наконец, раздраженно буркнул:

— Так получилось. Ремесло у меня такое — соваться во все заварушки.

— Давать советы другим, конечно, несравненно легче, — не удержался от подначки сэр Гисборн, и, помня о пристрастии компаньона к бесконечным перепалкам по любому поводу, торопливо обратился к Франческо: — Хорошо, кое-что о катарах я усвоил. Однако мне до сих пор неясно, в чем, собственно, заключается их учение и его расхождение с Истинной верой?

Франческо весь подобрался, точно собираясь прыгнуть в холодную воду, несколько раз глубоко вздохнул и заговорил, стараясь не частить:

— Они, как и последователи Мани, утверждают, будто существуют две изначальные и взаимосвязанные великие силы — света и тьмы. Первые сотворили и отдали свою частицу бессмертным душам ангелов и людей, вторые же — весь видимый мир, который по-гречески называется materia — «осязаемое», и столкнули их между собой в вечной схватке. В этом и заключается главнейшая разница. Наши святые отцы, проповедники и ученые из университетов говорят: зло мира происходит от дьявола и присных его, однако проявляется через поступки людей. Катары считают, что зло изначально присуще миру, оно принадлежит к числу его естественных свойств, такому же, как устремление падающей воды вниз или теплого воздуха — вверх. В таком случае единственный способ противостояния этому разлитому повсюду злу — обдуманный отказ от любых мирских благ и потребностей, стремление к совершенству через аскезу…

— Спаси нас, Господи, от многоумных болтунов, — вполголоса, однако очень искренне высказался Мак-Лауд. Увлекшийся Франческо пропустил его слова мимо ушей, говоря все быстрее и быстрее:

— Правда, существует другой путь — исправление и одухотворение материального мира силой человеческого разума. Однако, следуя подобным рассуждениям, поневоле додумаешься до жутковатых выводов: раз мир и живущие в нем люди изначально греховны, Спаситель не мог воплотиться в тело человека и остаться при этом Сыном Божиим. Значит, Христос — всего лишь один из пророков, в Распятии нет ни капли божественного, если оно вообще происходило, таинства церкви лживы и не нужны, проповедовать может каждый, на коего снизошло откровение, а священников, епископов и прочий клир давно следует согнать в кучу и выставить из страны…

— Остановись, пожалуйста, — взмолился Гай. В голове плавал немолкнущий тихий гул, напоминавший рокот отдаленного прибоя, среди которого островами поднимались отдельные разрозненные слова, лишенные всякого смысла. — Если все обстоит именно так, как ты рассказываешь, почему никто ничего не предпринимает?

— Что можно предпринять, мессир Гай? — спросил итальянец, требовательно уставившись на сэра Гисборна блестящими темными глазами. — Лангедок и соседствующий с ним Прованс только недавно стали частью Французского королевства. До того они сохраняли независимость и изрядное время пробыли под властью мавров. Здешние правители не торопятся подчиняться приказам из Парижа, и в пику королю оказывают катарским общинам свое покровительство. В Университетах Тулузы и Нарбонна, насколько я знаю, есть факультеты, где открыто преподают учение Мани. Кстати, если вы рассчитываете воочию узреть «катарский храм» или попасть на «катарскую мессу», можете забыть о своих надеждах. Ни того, ни другого не существует, ибо катары отвергают Крест как символ убийства и считают ритуал общего моления порочащим истинное представление об общении человека с Небесами. Собственно последователей учения мы тоже вряд ли увидим. Есть определенное число проповедников, так называемых perfecti, «совершенных», живущих по правилам отказа от мирских благ, и полно credentes — обычных людей, от крестьян до знати, всячески помогающих и поддерживающих этих самых «совершенных» в надежде обрести перед смертью духовное очищение… — он сосредоточился и почти по буквам выговорил длинное сложное название: — сonsolamentum. Кроме того, среди тех, кого именуют общим словом «катары», существует множество течений, придерживающихся различных, иногда прямо противоположных взглядов. Как вы предлагаете с ними бороться — как с сарацинами, огнем и мечом? Выжечь весь край, не различая правых и виноватых, надеясь, что Господь признает своих и накажет грешников? Погубить цветущие земли, старательно возделываемые в течение сотен лет, и ради чего? Вам не кажется, что цена за попытку очищения веры неоправданно высока? Каюсь, я всегда полагал, что если за спиной проповедника торчит вооруженная орава, то многого ли стоит проповедь мира, принесенная на остриях мечей?..

С каждой последующей фразой, произносимой все громче и громче, Франческо впадал в необъяснимое, возраставшее яростное возбуждение. Может, он впервые получил возможность открыто, ничего не опасаясь, высказать давно наболевшее, когда любое произнесенное слово влечет за собой следующее, и говорящий не в силах остановиться, как не в силах один-единственный человек смирить течение быстрой реки. Гай в тревоге оглянулся на компаньона, Мак-Лауд понимающе кивнул и, как обычно, нашел самый действенный из возможных выходов — поравнялся с Франческо, протянул руку и без особых церемоний потряс заговорившегося сверх меры попутчика за воротник, возвращая в обычный мир. Франческо оборвал свою горячую речь на полуслове, очумело затряс головой и робко спросил:

— Я опять сделал что-то не так?

— Всего лишь запутался в собственных умствованиях, — едко сообщил Дугал. — Хотя, к моему большому удивлению, тебе удалось сказать две-три разумные вещи. Наверное, по чистой случайности. Гай, ты понял что-нибудь?

— Отныне любую встретившуюся по дороге школу я буду объезжать за лигу, — серьезно пообещал сэр Гисборн. — А если попадется университет — за две. Мессир Бернардоне, можно дурацкий вопрос — к чему вам знать все это?

— Во-первых, интересно, — Франческо обернулся, поправляя неудачно притороченный за седлом и постоянно съезжавший набок вьюк. — Во-вторых… Даже не знаю, как сказать. У любого человека есть мечта, к исполнению которой он стремится всю свою разумную жизнь. Мне, например, хотелось бы хоть немного изменить существующее положение вещей в мире к лучшему. Однако прежде чем затевать перемены, необходимо добраться до истоков того, что собираешься менять…

— Еще тебе нужна луна с неба и пара звездочек — приколотить над дверью, — поддержал Мак-Лауд, не обращая внимания на предостерегающее шиканье Гая.

— Да ладно, можете смеяться, сколько хотите, — обреченно махнул рукой итальянец. — Я понимаю, со стороны подобные разглагольстования наверняка до ужаса нелепы.

— Ничуть, — возразил Гай. — Скажем так, непривычны. Мессир Бернардоне, мне показалось, что вы — противник войн, или я ошибаюсь?

— И да, и нет, — задумчиво отозвался Франческо. — Я понимаю, что нет другого способа разрешать споры между государствами, но мне горько думать: неужели Господь создал людей лишь ради того, чтобы они уничтожали друг друга? Мне жаль край, через который мы едем — христиане и катары, доказывающие свою правоту, погубят его. Если бы существовало какое-нибудь иное средство, позволяющее доказать истину, не проливая при этом рек крови…

— Френсис, ты хочешь несбыточного, — убежденно заявил шотландец. — Мечты хороши до тех пор, пока остаются мечтами. Кстати, если мне не изменяет память, твои соотечественники недавно выдумали якобы надежнейшее средство распознавать истинно верующих и скрывающихся еретиков. Это, как его?.. Inquisitio.

«Расследование», — мысленно перевел сэр Гисборн латинское слово и нахмурился, пытаясь вспомнить, где ему уже доводилось слышать подобное. Кто-то из придворных принца Джона, вернувшихся с материка, рассказывал о небольших собраниях ученых монахов, разъезжавших по поручению папы Римского по полуночным областям Италии и устанавливающих подлинность обвинения в еретичестве или колдовстве. Помнится, рассказчик высмеял святых отцов, утверждая, что в суде, на котором он присутствовал, обвиняемый без труда доказал свою невиновность, и выставил священников совершенно неспособными к словесному поединку.